Юрий Павлович Казаков. Великий мастер, чародей русского рассказа! Пожалуй, третий после Чехова и Бунина. Не в смысле по старшинству и значению — а в том смысле, что поставить его рядом можно только с ними.

И вот как это случилось? Арбатский мальчик, родившийся в 27-м году и не попавший на фронт потому, что в год Победы ему исполнилось 18 лет. Арбатский-то арбатский, родился и провел детство в самом центре Москвы, но родители-то — самые простые, из смоленских крестьян, в юности уехавшие в Москву в поисках заработка. Отец — типографский рабочий, мать служила нянькой в господских домах, потом работала медсестрой. Военное детство, отрочество… Поступил в строительный техникум, потом в Гнесинское музыкальное училище… Хотел играть на виолончели, но этому нужно учиться с детства, разрабатывая пальцы, поэтому перешел на контрабас. Успел поиграть в оркестре МАМТ им. Станиславского и Немировича-Данченко. А потом — новый кульбит судьбы: поступил в Литературный институт им. Горького с рассказом… из американской жизни про «обиженного полисмена». Потом, как гласит легенда, руководитель семинара Константин Паустовский дал студентам задание: написать рассказ о проводах на полустанке. И Казаков написал «На полустанке». О том, как девушка провожает парня в столицу. И это был сразу гениальный рассказ. Он возглавляет любое «избранное» Юрия Казакова.

Судьба этого писателя — лучшее доказательство тому, что рождение гения — чудо, но и одновременно какая-то «химия» из очень разнородных «элементов». Среди «элементов», создавших Казакова, были и судьбы родителей, и детство, проведенное на крышах, где тушили зажигательные бомбы, и послевоенная «оттепель», и случайное вроде бы увлечение музыкой, и Литературный институт с Паустовским… А потом в состав «химии» вошел Иван Бунин, 9-томник которого с трудом пробил Александр Твардовский — тоже из смоленских крестьян. «Пробил», может быть, потому, что Бунин был единственным из великих эмигрантов, кто пришел в восторг от его «Василия Теркина».

Казаков не подражал Бунину, как иногда говорят. Он был буквально инфицирован его стилем, как «высокой болезнью», и, на мой взгляд, затем преодолевал это мощное влияние в своей прозе. Географией этого преодоления стал русский Север, в который Казаков влюбился после первой же поездки, заболев «проклятым Севером» на всю оставшуюся жизнь. Но и свою дань Бунину он все же хотел отдать. Задумал книгу о нем. Во Франции встречался с Борисом Зайцевым и Георгием Адамовичем, знавшими Бунина лично. Они, в свою очередь, высоко оценили его прозу.

Так в Юрии Казакове сплелись русская эмиграция и советская проза. Случилось то, что на самом деле неизбежно должно было произойти. Просто выбор судьбы пал на него.

Но настоящее чудо казаковской прозы в ее неповторимой интонации. Не в емких, порой жестких бунинских деталях, а именно в интонации. Это каким-то непостижимым образом чувствуется уже в названиях его рассказов: «На полустанке», «Тэдди», «Никишкины тайны», «Трали-вали», «Долгие крики»… Друг Казакова Евгений Евтушенко посвятил ему стихотворение с тем же названием — «Долгие крики».

«Дремлет избушка на том берегу.
Лошадь белеет на темном лугу.
Криком кричу и стреляю, стреляю,
А разбудить никого не могу».
И вот здесь что-то схвачено от волшебной интонации Юрия Казакова.

«Хоть им выстрелы ветер донес,
Хоть бы услышал какой-нибудь пес».
Вот это, да, «казаковское»!

В этом году исполняется еще и сорок лет, как Юрий Казаков написал рассказ «Во сне ты горько плакал» (1977), посвященный самоубийству другого его друга — поэта и прозаика Дмитрия Голубкова. Они были соседями по Абрамцеву, где Казаков в конце жизни купил себе дом и где провел тяжелые, затворнические последние годы, скончавшись в 1982 году. Об этих годах лучше не говорить. А вот рассказ «Во сне ты горько плакал» нужно в обязательном порядке по строчкам, по буквам изучать начинающим писателям, чтобы понять, что значит в прозе интонация — не меньше, чем в поэзии.

«Был один из тех летних теплых дней…» «Душа моя бродит в потемках…» Вот это и есть Юрий Казаков — с его «музыкой», с его удивительной «нотной грамотой», которую нужно преподавать на всех факультетах «писательского мастерства».

Писатель Георгий Семенов, друживший с Казаковым, вспоминал, что незадолго до смерти Казаков задумал произведение, которое хотел назвать «Послушай, не идет ли дождь?» Произведения этого нет, но, согласитесь, одним названием сколько всего сказано! И это тоже чудо под названием Юрий Казаков!