В Москве завершились гастроли «Коляда-театра» — самого известного частного театра в России. Гастроли традиционны: каждый январь на сцене Театрального центра на Страстном екатеринбургские артисты показывают свои новые и старые работы.

Обычно провинциальные гастроли в столице ажиотажа не создают, так как велико предубеждение против нестоличного театра. Хотя в последние годы оно безосновательно: русский театр во многих регионах окреп, почувствовал самостоятельность, автономность своих художественных решений. Но это не случай «Коляда-театра»: именно поэтому частный театр имеет возможность приезжать в Москву регулярно на целый месяц. На его спектаклях чувствуешь волну особой любви москвичей к этим артистам, зрители не только устраивают овации, но и взаимодействуют с артистами, дарят подарки, флешмобы. Ясно, что при всем разнообразии столичного репертуара, такой интонации, которую привозят уральцы в Москву, зрители в городе не находят.

От постановки романа Ильфа и Петрова стоило ожидать народной комедии, жанра легкого. Но не так у Коляды. Безусловно, веселье, карнавальская смелость, улыбки социальной сатиры — все это присутствует. Он, как и многие работы Николая Коляды по классике, построен на массовых мизансценах, агрессивном кордебалете и коллективном пении. Но возникает ощущение, что окружающий мир, становящийся полем деятельности артистичных мошенников, словно доволен тем, как весело и талантливо его обвели вокруг пальца. Русский человек любит праздник, где, в отличие от будней, можно ощутить большую степень свободы. Любовь к прохиндеям Осе и Кисе — это чувство обожания тех, кто способен устроить карнавал в первые годы советской России: мошенники не дают людям заскучать. Сценография и костюмы спектакля во множестве предъявляют изображения «котиков» — это не только отсылка к детскому прозвищу Воробьянинова Киса, но и известный интернет-мем. «Двенадцать стульев» Коляды — об обществе, которое любит обманываться, становиться необидчивой жертвой мошенников, прикрывающихся котиками. Своровал Ося стул и чайную ложечку, но явление Бендера для Грицацуевой, его недосягаемая бесстыжая свобода — самое значительное событие в ее унылой жизни.

Киса Воробьянинов в исполнении Николая Коляды входит на сцену озираясь. Выглядит как хорошо поживший доктор Чехов, призрак из XIX века, он в ужасе наблюдает за дикой, орущей, танцующей нэпмановской Россией. Опростившаяся толпа горланит подблюдные песни: «Лимончики у Сони на балкончике», «С добрым утром, тетя Хая» и «Маруся отравилась» и совершенно понятно, что для человека из прошлого такая пролетарская вольница в новинку. И Воробьянинов — барин облезлый, со слабо выраженными приметами былого лоска, — в эту новую жизнь не вписывается. Говорит, что гражданин РСФСР, и тут же крестится на всякий случай. Крах для такого героя обеспечен — не только потому, что любое преступление приманивает наказание, но и потому что гонятся барин даже не за деньгами, а за вчерашним днем, и по законам комедии жизнь его вышвыривает как устаревший тип. Восставший из могилы мертвец, смотрит разочарованным и усталым взглядом.

Тамара Зимина (мадам Петухова), рассказав секрет клада, уже не покидает сцену до конца спектакля — она словно призрак Пиковой дамы или ведьма в «Макбете» — постоянно при Воробьянинове. Она взваливает на его спину ношу явно не силам: гоняться за кладом — бремя для уставшего человека, рассредоточенного, растерянного, желающего поскорее на горшок, нежели гоняться за кладом. И за Бендера старик хватается как за костыль, за мотор, к которому он привяжется прицепом.

Когда Воробьянинова играет Олег Ягодин, его решение роли еще более обострено. Киса — не только морфинист, но и самозванец, недорезанная белая гвардия, ищущая вчерашний день. Особенно удается сцена тайного сговора общества «Меча и орала»: Остап Бендер, говоря об «особе, приближенной к императору», так подымает вялые руки Кисы, что они одновременно напоминают и скелет двуликой птицы на гербе старой России, и снятого с креста. Тема вдруг неожиданно остро звучит в сегодняшнем времени, когда так много сегодня ряженых «особ, приближенных к императору», монархистов, традиционалистов, экс-дворян всех мастей в цацках и без. Осколки прошлого вдруг ощутили силу и точно так же собирают фонды, используя механизмы страха и тайны. Но как только такой Киса почувствует свою мощь, он тут же демонстрирует нам прихваты опытного «полового террориста», конвертирующего это прошлое в искусство незамысловатого флирта, «кобеляжа».

Остапа играет Сергей Колесов, и эта роль сделана артистом виртуозно. Отличное владение телом, постоянное присутствие в игре, подпрыгивающий гений интриги, он любитель театрального эффекта, виртуозной легкости жизни. Самозажигается, находится в стихии создания бесконечного текста, полотна жизнетворчества. Колесов — энергетический центр спектакля, закручивающий мир вокруг себя. Коляда изобретает для него клич: «Апропендос!» — словечко, которое может означать все, что угодно, от восторга до негодования.

И все же ничто не сравниться с финалом, опрокидывающим радостно-советскую разоблачительную позицию Ильфа и Петрова. Отсмеявшись над приключениями Оси и Кисы, Коляда дает своему герою осмотреться и осознать свою жизнь. И буквально сравнить себя с «мощным стариком». Воробьянинов подходит к стенам клуба, выстроенном на его наследство, и гладит их, прикасается к планшету сцены, выходит к зрителю, вглядывается в зал. Оживляет задушенного Бендера — ведь мы в театре, который есть машинка для реализации желаний, где возможно все, что невозможно в жизни.

Коляда выходит на мощнейшую коду. Создатель самого известного частного театра в России, теперь уже в Москве строящий свое четвертое здание, меценат для самого себя, драматург Николай Коляда рассказывает зрителю о собственной жизни, потраченной на театр, расстраченной для искусства. Если бы не тратил свои капиталы от постановок пьес, купался бы в золоте, но остался бедным Буратино — зато с театриком и окруженный учениками, которых вывел в люди. Единственное, во что стоит вкладывать деньги, — театр. Единственное место, где деньги окупаются, — театр. Жизнь распорядилась правильно и мудро. Но вот наступает время последней сцены, и Коляда — Киса — сам укладывается в ящик для реквизита как в гроб, который засыпают театральным хламом. Художник все роздал, ничего больше не осталось. Театр существует, но, помимо театра, жизни нет.

Веселый спектакль «Двенадцать стульев» оказывается исповедью о прожитой жизни, где радость обретения короткого счастья сопряжена с горечью постоянных потерь и невзгод театральной судьбы.