Фортепианную афишу одного из крупнейших итальянских фестивалей украсили имена ярких пианистов молодого поколения — Дмитрий Шишкин, Валентина Лисица, Глория Кампанер и 17-летний виртуоз Александр Малофеев. Главным гостем фестиваля стал легендарный Александр Торадзе, знаменитый пианист и педагог, представитель московской фортепианной школы, выдающийся интерпретатор музыки Шостаковича, Прокофьева, Скрябина и Стравинского. В Палермо пианист исполнил Второй концерт Дмитрия Шостаковича. Накануне концерта Торадзе дал интервью корреспонденту «Российской газеты».
Вы выбрали Второй фортепианный концерт Шостаковича. Как итальянцы воспринимают его музыку, ведь это совершенно другая, неевропейская эстетика?

Александр Торадзе: Понимая, что вся западная музыка без них просто бы не существовала, итальянцы воспринимают все свысока, однако любят внедряться в глубины той или иной культуры. В Италии я много играл Прокофьева, причем не самые известные здесь концерты — Второй, Пятый, Четвертый — их воспринимать не так уж просто. А Шостакович — гений, поэтому они воспринимают его потрясающе. Когда ты делаешь что-то от всего сердца, когда музыка прошла путь внутри твоей системы, через душу, сердце, мозг — в любой стране люди воспринимают музыку, даже самую авангардную, великолепно. Главное — нужно очеловечить музыку.

Музыкальное произведение растет, взрослеет вместе с нами. Я это ощущаю. Сегодня я уже не тот, что был две недели назад, так же и концерт Шостаковича. Кстати, самый замечательный комплимент я однажды услышал от Максима Шостаковича — сын великого композитора. Больше 20 лет назад мы играли в Сантьяго, Чили, Третий концерт Рахманинова. Причем три раза подряд. После последнего концерта он мне сказал: «Ты знаешь, отец был бы тобою очень доволен. Потому что мы с тобой пять раз играли (три раза на концерте, плюс репетиции) — и пять раз ты играл по-разному!» А Дмитрий Шостакович обожал, когда его трактовали. Посмотрите фильм 1959 года, где запечатлена репетиция Леонарда Бернстайна с Нью-Йоркским Филармоническим оркестром: они репетируют финал Пятой симфонии Шостаковича в присутствии автора. Бернстайн дирижирует эту часть в два раза быстрее, чем Светланов, а это немыслимые темпы. Но Шостаковичу это нравилось — главное для него было не в указаниях метронома, а в эмоциях, в азарте!

В день вашего концерта в Палермо, в Москве отрылся концертный зал «Зарядье» — проект, который курирует Валерий Гергиев, с которым вас связывает многолетнее сотрудничество и дружба. Планируете ли вы концерты в ближайший сезон в Москве и Санкт-Петербурге?

Александр Торадзе: Свои концерты в России я никогда не планирую сильно заранее, но в том, что я приеду в Москву, если буду жив и здоров, у меня нет сомнения, с радостью этого жду. И «Зарядье» меня дико интересует. Я хорошо помню, как рождалась эта идея — несколько лет назад, после совместного концерта с Гергиевым, мы ужинали у Москва-реки, и он многозначительно показал в сторону Кремля и сказал: «Здесь будет зал», прямо как Петр Первый когда-то сказал о новом городе. И радость была, потому что великий Большой зал консерватории есть, и всегда будет, так же как и Зал Чайковского, который я особенно люблю за тонко настроенную акустику, но Москва огромна, ей просто необходим новый зал. Я счастлив, что российское государство поддержало этот проект. Без Гергиева мы бы еще долго ждали «Зарядье», а второй и третьей Мариинки вообще бы не было.

Помню, в конце 80-х Евгений Светланов держал речь на съезде композиторов. За несколько дней до этого легендарный дирижер, альтист Рудольф Баршай покинул Советский Союз. «Нет незаменимых людей», — сказал тогда Светланов в связи с Баршаем. Все оцепенели. А незаменимые люди есть. Сейчас одним из таких людей является Гергиев. Сколько он отстроил и, главное, озвучил концертных залов! С ним российская культура пошла ракетой вверх.

В следующем году конкурс Чайковского. Планируете ли снова приехать в Москву?

Александр Торадзе: Разговоры есть. С конкурсом Чайковского у меня много связано. На прошлом конкурсе я прослушал несколько сотен видео отборочного тура, затем около 60 — в Малом зале консерватории, вместе с моими коллегами Барри Дугласом, Питером Донохью и Борисом Березовским. И после — первый тур. Кстати, был один человек, который мне очень понравился (и я это отразил в своих оценках) — Андрей Коробейников, не прошедший во второй тур. Я был потрясен его исполнением 111-го опуса Бетховена.

Как развиваешься проект Вашей фортепианной студии в Индиане?

Александр Торадзе: Этот проект я завершил полтора года назад. Прежнее поколение выросло, а новое — уже другое. Да, мы сыграли огромный репертуар с моей студией — всего Рахманинова, Шостаковича, семь соло концертов Баха, все сонаты Скрябина, «Прометея», «Поэму экстаза» в наших переложениях, всего Стравинского, Прокофьева. Студенты моей фортепианной студии в Индиане играли в разных городах, на фестивале Рур в Европе, много в Грузии — это были монографические концерты, по 7-8 часов музыки (с перерывами, конечно), и публика всегда слушала до конца. Представьте, 15 человек по очереди исполняют все произведения одного композитора в хронологическом порядке, не пропуская ни одного произведения. В программу Рахманинова мы включали его аккомпанементы к романсам и виолончельную сонату. А в марафоне Прокофьева мы исполняли даже его Десятую Сонату. Да, у Прокофьева всего девять сонат. Но существует его набросок начала Десятой — полторы страницы текста, примерно 40 тактов. В этом концерте все участники собирались вокруг рояля к концу Девятой сонаты, звучали первые такты Десятой сонаты, затем музыка обрывалась…Все, композитор ушел. А ведь Прокофьев еще задумывал написать Двойной концерт! Я не сомневаюсь, что он думал о Рихтере и Гилельсе. Но идея не реализовалась. В 1997 году мы с моей студией приезжали по приглашению Гергиева с программой Стравинского в Петербург.

А чем вам было интересно выступить на фестивале в Палермо?

Александр Торадзе: Сицилия — особое место, регион невероятной красоты. Итальянцам здесь удалось сделать то, к чему стремится весь мир — объединить разные культуры, религии и мирное общение: здесь арабские и христианские церкви, отношение к евреям в Сицилии всегда было одним из самых достойных. В этом смысле Сицилия напоминает мне Грузию — там население тоже многослойное и многорелигиозное — армяне, азербайджанцы, евреи. В Сицилии все живут в едином пространстве, чего не скажешь о стране, в которой я живу много лет, США. Там сообщества остаются обособленными — афроамериканцы, индейцы существуют отдельно, и это болезненно сказывается на обществе в целом.