Наверное, нужно быть очень наивным человеком, чтобы всерьез задаваться вопросом, почему брат воюет с братом. Пожалуй, надо быть идиотом, чтобы не удовлетворяться объяснениями политиков, экономистов и историков. Но что делать, если все ответы кажутся какими-то не такими? И вопрос о причинах гражданской войны не дает покоя: сколько в этом пластмассово-политического, а сколько человеческого — страшного, больного, но настоящего?

Это не об Украине, это вообще. Больше того, тема войны в Донбассе мной как журналистом была закрыта сразу же. Слишком горячо. Высказаться — значит невольно принять сторону. Нейтралитет расценивается как равнодушие и предательство. Все перепутано, перевернуто. И главное — «правды все равно никто не знает».

Но вот, например, Абхазия. «Маленькая, но гордая, прекрасная и свободная» страна. В анамнезе та же война — затяжная и непонятная. Но уже как бы сильно в прошлом. Значит, было время, выдохнув, поразмыслить. Что же с ними со всеми случилось? Как это стало возможным? Что не поделили? Ради чего взялись за автоматы? Что в итоге приобрели? Что потеряли? Каков смысл? И, главное, был ли он?

Казалось, здесь-то должны быть ответы на эти вопросы. И отнюдь не из газетных статей, постскриптум разжевывающих суть конфликта. Простые ответы без всех этих ссылок на какую-то историческую географию, этническую несовместимость и древние междоусобицы, без патетических фраз о возрождении национального самосознания, без спекуляций об экономических выгодах независимости. Простые ответы от обывателя.

И вот я в Абхазии. У меня есть глаза, уши, язык и жажда правды. Почти две недели я вслушиваюсь, всматриваюсь, расспрашиваю, уточняю, спорю и даже провоцирую, чтобы понять. Понять, как люди, жившие рядом, ставшие друг другу родственниками и деловыми партнерами, взяли и сделались врагами.

И что же? Мне никто не рассказал! Никто. Вместо правды какие-то бессмысленные разговоры.
Минут десять пытаю цандрипшского таксиста: из-за чего? почему?

— Ну, я ведь уже сказал: чтобы быть независимыми, самим решать, — недоумевает он.
— Боже, да для чего независимыми-то? И от чего? — не унимаюсь я.
— Да для всего и от грузин!
— А что грузины? Вот конкретно. Коров травили? Чай с табаком топтали? Всю чачу выпили? Всю мушмулу съели? Что?

Нет, я читала, и про «демографическую экспансию грузин в Абхазии» и вообще про «тотальную грузинизацию региона», и про «давление на абхазский язык и культуру», и про «ущемление прав абхазцев», и про «засилье грузин на всех административных постах». Но мне же важен, так сказать, глас народа.

— Да не знаю я, — сдается таксист. — Вообще бардак же был. Когда все началось, местные грузины вообще пошли против сухумских грузин. И армяне пошли. И русские. Никто же не понял ничего. Бандиты какие-то с гор спустились. Люди были против бандитов. Вот и все.

Вот и все. И так почти со всеми, с кем повезло разговориться. И в разговорах этих было больше вопросов, нежели ответов. И все куда-то постоянно соскальзывало.

Беседую с молодой армянкой, торгующей сувенирами. Она пожимает плечами, молчит и вдруг удивляется:

— Вообще интересно, конечно, у двух президентов жены были грузинки, но при этом они были резко против грузин. И как это совмещалось?
— Война-война. Да кто их разберет зачем, — вздыхает пожилая держательница кафе. — А рынок «Казачий» зачем убрали на границе? Так все было дешево, хорошо. Наверное, хорошую взятку дали. Разве это для людей? А вы спрашиваете…

— А вы думаете, что вот прямо абхазы с грузинами дрались? — усмехается сын хозяйки одного из гостевых домов, наполовину русский, наполовину узбек. — Воевали наемники с наемниками.

Земля превратилась в шахматную доску для приглашенных игроков.
Ну и некоторые местные, у которых, может, в крови адреналина недоставало. И не суть, чем они для себя самих это оправдывали — идеей или шальными деньгами, — натура такая. Но в основном все это просто политика, и война велась все же чужими руками и чужим оружием. Ввезли сюда вагоны автоматов с гранатами из России, а теперь Россия нам границу поставила, чтоб это же оружие обратно к ней не вернулось. Тут ведь этого добра теперь в каждом доме. В Новый год вместо салютов — очереди из «калашей».

Делюсь своими результатами (а точнее, их отсутствием) со знакомой из Питера, она опытная «абхазка», приезжает в Цандрипш на все лето уже девятый год. Она лишает меня последних надежд:

— Я почти десять лет задаюсь теми же вопросами. Ко всем пристаю, да без толку. Никому эта война была не нужна. Выгод для людей никаких. А последствия… До сих пор у некоторых голова на место не встала. При мне на границе абхазские пограничники выволакивали из вагона грузинку с сыном, возвращавшихся в Сухум после двадцатилетнего отсутствия. Так эти, в форме, на возмущения пассажиров орали, что они, дескать, еще проверят, чем занимался тот бедный парень во время войны. Но когда он уехал, ему было десять. Им бы про это подумать, так нет, заявили еще, что такие вот «гости» им тут все разбомбили. И махнули на разрушенный вокзал, который сами уже лет двадцать отреставрировать не могут.

Отреставрировать, к слову, не могут многое. Разруха еще та. И сегодня это новый предлог для взаимных обид.
Только уже не среди абхазов и грузин, а среди абхазов, армян и русских. Абхазы упрекают спасительницу Россию за то, что не прибралась за собой, местные русские оскорблены тем, что Россия в Абхазию «валит и валит», но все разворовывается. Зажиточным и предприимчивым армянам достается за то, что «думают лишь о своем кармане, а нет бы вложиться во что-то полезное для всех».

Но это внутренние разборки, а если посмотреть со стороны, то становится очевидно, что «только о своем» тут думает каждый второй, независимо от национальности. Гостевые дома на частных территориях растут и хорошеют, а ничейные дороги разбиты. Незамысловатые кафешки преграждают путь на берегу через каждые сто метров, а пляжи не убираются. Магазинов с одним и тем же скудным ассортиментом все больше, а универсальный торговый центр — пойди отыщи. Стойки с продажей билетов на экскурсии на каждом повороте, кинотеатры с музеями разрушены и закрыты.

Бизнес в Абхазии предельно прост, без выдумки, заточен только на быстрые деньги и минимальные вложения. Есть три основные сферы. Естественно-ориентированные на туризм. Гостиничный бизнес — здесь, по сути, обычная аренда. Не важно, снимаете ли вы комнату в частном секторе или номер в пансионате, вы просто покупаете кровать и крышу.

Если это сфера общепита — то это действительно просто общее питание, никаких ресторанных фишек типа концептуальных интерьеров и спецпрограмм. Поесть и побежать дальше. Меню можно не смотреть — шашлык, форель, хачапури, мамалыга.

Если это экскурсионная программа, то это — одни и те же маршруты в Рицу, Новый Афон, Пицунду и Гагру, с одними и теми же остановками у одних и тех же водопадов и разрушающихся памятников.

В общем, все крайне незатейливо. То ли это менталитет, то ли еще одно следствие войны (зачем вкладываться, исхитряться, отличаться, если завтра в одночасье все могут отобрать и разрушить?).

Нетуристические отрасли не развиты совсем.
И тут местные уже пеняют на послевоенный хаос. Табачные и чайные фабрики как встали, так и не восстанавливались, некоторые переоборудованы под дома отдыха. Сельским хозяйством, как выяснилось, заниматься особо некому: абхазы, говорят, это дело не любят. Фрукты-овощи везут из Адлера. В период экономической блокады (которую абхазы тоже то и дело припоминают России) власти даже позвали обратно грузин (правда, разрешили жить компактно в Гальском районе), вот они якобы еще что-то выращивают.

Под промышленностью в Абхазии понимается вырубка леса и поставка щебня в Сочи. И такая промышленность едва ли способна наполнить бюджет страны. Как результат, медицина отсутствует, образование финансируется кое-как. Абхазские пенсии — 500 рублей, большинству доплачивает Россия.

Так разве могли обычные граждане мечтать о такой независимости?
Местная интеллигенция, правда, считает, что все сложней и противоречивей. На то она, впрочем, и интеллигенция.

Мне очень интересно было поговорить на тему грузино-абхазского конфликта с нашим гидом по Гагре. Он оказался не только экскурсоводом, но еще и историком, сотрудником Абхазского института гуманитарных исследований. Имя и фамилия (которые я называть не буду) у него оказались грузинскими, однако по самоощущению, как сам он признался, он всегда был абхазом.

Такой расклад, само собой, мой интерес только подогрел. И вместе с тем было как-то неловко. Как-то уж слишком он себя держал скромно, то извинялся за обшарпанные фасады памятников, словно это его рук дело, то сокрушался, что не может тягаться с другими более бойкими проводниками. Мы, конечно, бросились его заверять, что он прекрасный гид (и ничуть не соврали), на что он лишь покачал головой:

— Знаете, у русских есть такой узнаваемый образ-символ — Емеля на печи. У нас в легендах тоже есть «жалкий, несчастный, забитый» абхаз. Но если в мифах это — метафора-наоборот, примерно как и у вас с Емелей, который ничего не делает, но все ему идет в руки, то в реальной жизни…

— А как же тогда все эти слова про страну, которая «маленькая, но гордая», про народ, «отстоявший свободу»? И, кстати, вот эта война с грузинами…

— Ой, это вообще все очень-очень сложно. Корни того конфликта лежат глубоко в истории взаимоотношений этих народов и той геополитической ситуации, которая складывалась в том мире. Но я бы не хотел… Про независимость это не то чтобы слова, пафос какой-нибудь, просто все не так очевидно. Я вряд ли смогу объяснить.

Кажется, это и правда не объяснить.

Мы, туристы, глядим на абхазов и удивляемся: они совсем не кажутся представителями титульной нации, не стремятся на ответственные посты, не участвуют в серьезном бизнесе, не возделывают землю, многие просто «бомбят» на «семерках». И что же? За это и боролись? Но, может, как раз за это? Может, устали именно от навязывания цивилизации? Может, это такой неискоренимый внутренний дауншифтинг, счастье довольствоваться тем, что есть, тем, что растет само, тем, что само плывет в руки, счастье просто жить — морем, солнцем, кристальным горным воздухом, фантастическим пейзажами.

Или нет? Ведь что-то не сходится. Такое счастье не покупается человеческими жертвами.

Возвращались поездом. С нами ехали беженки с Украины (все же не получается обойти эту тему). Одна — пенсионерка из Мариуполя, другая — студентка из Донецка.

Две жизни, две правды. Чуть не поругались друг с другом.

Пенсионерка рассказывала ужасы про «бандеровцев». Про ночные бомбежки мирного населения. Про то, как по-бандитски отбирают машины и квартиры и скоро будут отбирать легально, потому что будто бы уже подписали специальный закон. Про то, как охотятся на бытовых сепаратистов. Про исчезновения людей. Про бесконечные мобилизации и бегство молодежи. Про невыплаты зарплат, про пенсию в 1200 гривен и коммуналку — в 2000.

Вздохнула: «Вот бы пришли ополченцы, защитили бы». И вспомнила она добрым словом Донецк, где эти самые ополченцы, мол, навели порядок. Дескать, стало там спокойно и хорошо, отстояли город и победно идут на Киев. И будто при них стали платить людям нормальные зарплаты (аж по 400 долларов), хорошие пенсии.

Вот тут студентка и рассказала про этот порядок. Про пьяных ДНРовцев с автоматами — дебоширов и мародеров. Про их победы на постановочных видео. Про зарплаты, которые положены только наемникам. Про разруху и узаконенное воровство. Про вранье в газетах и телевизоре.

Про то, как даже самые идейные горожане проклинают уже и эту армию, и эту войну.
Два взгляда. Обе видят всего лишь то, что видят. Одна — бесчинствующих «бандеровцев», другая — обезумевших борцов за свободу. Две правды. И обе правды — ложь. Потому что ни одна не знает ответа — зачем?

Мнение автора может не совпадать с позицией редакции