В конкурсе проходящего в Анапе кинофестиваля «Киношок» участвует картина «Кукушка» монгольского режиссера Жамьянсурэна Жанчивдоржа по повести Валентина Распутина «Последний срок». Ее действие происходит не в русской деревне, а в юрте. Навеяны ли некоторые мотивы происходящим в наши дни, сказать трудно, поскольку режиссер из Улан-Батора на фестиваль не приехал. Не доехали не только иностранцы, но и некоторые россияне. Кого-то из молодых режиссеров еще в Москве по дороге в аэропорт остановила полиция на предмет возможной мобилизации.В монгольской версии действие происходит не в русской деревне, как у Распутина, где умирает старуха Анна, а в горах, в степном районе. Там живет 93-летняя героиня с младшим сыном Дашдоржем, невесткой Туул и внучкой Хулан. Главную роль сыграла монгольская актриса Тангад Борхуу. В 2017 году она получила награду за лучшую актерскую работу на Забайкальском кинофестивале в Чите, где мы увидели китайскую картину «Мамин аэродром» Чжоу Юпэна. И там тоже была роль жительницы пастбища, которая усыновила мальчика из Шанхая, привезенного во Внутреннюю Монголию во время голода 1960-х.

Камера медленно движется по юрте. На видном месте — портрет мужчины в национальном монгольском костюме, перед ним горит свеча. Это муж старухи. Посреди юрты что-то кипит в кастрюле. Горкой высятся чемоданы. Мебель добротная, расписная. На постели лежит пожилая женщина, и кажется, что она мертва. А за стенами юрты кипит жизнь. Мчится по ухабам советская «буханка». Горный пейзаж сменяет степь. Такое ощущение, что мы тоже находимся внутри машины.

У одной из трех юрт разделывают барана, стоят две «буханки» и современный автомобиль, напоминающий, в какое время все происходит. Над матерью причитает дочь. Съезжаются родственники. Старуха, очнувшись от небытия, горюет о том, что так и не приехала ее младшая дочь Уянги — Танча у Распутина. В повести мать спрашивает у родни: может быть, в Киеве, где она живет, что-то происходит. Сын отвечает, что если и были какие-то тревожные события, то давно, когда были немцы. День сменяет ночь, а старуха еще жива. В ожидании исхода мужики пьют водку у горной реки.

В монгольской версии младшая дочь появится — настоящая красавица, но не из Киева, как у Распутина, а с небес. Она годится старухе во внучки. Вместе они поплачут. Что это было? Видение? Старуха выпадает из окна, а потом просит у сына трубку. После одной затяжки скажет: «Дай мне уйти». Больше старуху мы не увидим, только на портрете, который рядом с фотографией отца поставит сын. Тут же выставит портрет младшей сестры и зажжет еще две свечи. И никаких пояснений. Просто сестры тоже нет. На смену смерти придет вечерний пейзаж, голубые горы, на их фоне — грузная фигура младшего сына, предавшего мать земле. Сына сыграл популярный в Монголии актер Цэрэнболд Цэгмид.

Эту картину о величии смерти снял режиссер и сценарист Жамьянсурэн Жанчивдорж. Ему скоро 50. Он родился в семье известного в Монголии артиста. В Москве не учился, как это часто бывало с кинематографистами его страны и поколения. Но прозу Распутина почувствовал, уловил главное. Картина идет больше двух часов, и многие кадры как картины — и это заслуга оператора Нэргуйема Эрдэнэхуяга.

Глядя на актрису Тангад Борхуу, приходят мысли о том, как расточительно у нас подходят к актрисам старшего поколения. В Анапу приехала звезда советского кино Людмила Зайцева, которую редко снимают. А ведь она в отличной форме, что продемонстрировал «Тихий Дон» Сергея Урсуляка. Роли распутинского масштаба ей не предлагают. На фестиваль Зайцева приехала ради вечеров памяти Виктора Мережко и Станислава Ростоцкого. Мы увидели фрагмент фильма «Здравствуй и прощай» Виталия Мельникова, где она совсем молодая рядом с опытным Олегом Ефремовым. «Когда предложили сыграть, я не понимала, какой это прекрасный материал, — рассказывает Людмила Зайцева. — Моя героиня копает с мужем огород и говорит: «Не люблю я тебя, Митя, вот что». — «А раньше-то любила». — «Раньше не знала, что не люблю». Как надо чувствовать женскую душу, чтобы так написать. Мельников тогда приехал в Москву знакомиться с артистами. Я только окончила Щукинское училище. Мне нечего было особенно надевать. У Иры Купченко была «двойка» — маленький свитерок, а сверху кофта. Рукава, правда, слегка протерлись, но она мне очень шла. Ира сказала: «Надень. Шея будет хорошо смотреться. А рукава закатай, кто их будет рассматривать». Пришла я в какую-то гостиницу, смотрю, сидят высокий с бородой — Мережко, и маленький, китаец какой-то — Мельников. Я была неопытна, не знала, как себя подать, что-то говорила про прекрасный сценарий. А кроме меня пришли настоящие артистки, одна в собольей шапке и шубе. Я была уверена, что возьмут ее. Мережко мне потом сказал, что они с Мельниковым сразу решили, что я буду играть. А у меня было ощущение, что я им не глянулась. В 1972-м мы поехали на съемки, началась потрясающая ростовская жизнь с хождением в гости на борщи и балыки. Когда снимали в городе, то делали оцепление. Во время перерыва я в ситцевом платьице вышла за ограждение. Обратно меня милиция не пустила — не похожа на артистку». Теперь и в Анапе Зайцеву не узнают. Она такая, как все, по виду совсем не артистка.