21 мая исполнилось 100 лет со дня рождения автора классической прозы и киносценариев о Великой Отечественной войне Бориса Львовича Васильева

(1924–2013). Накануне знаковой даты корреспондент «МК» записал интервью с его приемным сыном и единственным хранителем творческого наследия, основателем Музея-усадьбы писателя в Солнечногорске Петром Васильевым (Красичковым). Главные темы беседы продиктовали несколько обстоятельств: недавнее празднование Дня Победы и тот факт, что литератор сам сражался, получил контузию, удостоился боевых медалей и наград (которые потом похитили из дома уже пожилого фронтовика). А еще то, что Васильев любил одну женщину с поэтическим именем Зоря почти семь десятков лет, прожил долгую, счастливую и невероятно плодотворную

— И все-таки что сохранилось у вас в памяти из фронтовых рассказов?

— Мало что; все-таки с момента ухода Бориса Львовича прошло 11 лет, а сколько с 1973 года — страшно представить.

Все, что знаю, взято из мемуаров Васильева, скажем, из книги «Век необычайный».

— В фильме «В бой идут одни «старики» есть драматическая сцена, где наши бойцы дают себе обещание вернуться в места сражений после Победы. Совершал ли поездки по местам личной боевой славы Борис Львович?

— Нет, такого не было. Но однажды правительство Болгарии пригласило Васильева посетить страну; они все оплатили: и дорогу, и проживание… И мы — Борис Львович, Зоря Альбертовна и я — поехали, побывали в местах, священных для болгар: на горе Шипка, например, где русские воины сражались с турками за независимость болгарского государства.

Там Борис Львович получил дополнительный материал для написания семейной хроники рода Алексиных (представители этого знатного рода воевали с османами в Болгарии и Сербии, а потом участвовали в двух мировых войнах. — И.В.). И в первую очередь для романа «Были и небыли» и «Скобелев, или Есть только миг…».

Но главное — там он зарядился уверенностью в том, что эти книги нужны.

— Как вам и ему показалась братская Болгария?

— Очень дружелюбная, гостеприимная — «страна с душой нараспашку».

— Когда писатель приближается к смерти, он часто пересматривает внутренний список собственных произведений. Какую книгу Борис Львович считал важнейшей в последние годы?

— Каждая новая вещь поглощала его целиком, так что он считал главным происходящее с ним здесь и сейчас.

У меня журналисты часто спрашивают: «Как Борис Львович реагировал на то, что его книги или фильмы, созданные по его сценариям, в разные периоды заставляли класть на полку. Я отвечал: он спокойно откладывал и переключался на другое, его отношение таким было: «А, не хотите? Ну так мне есть чем заняться!».

И все печаталось и выходило на экран позже, зато Васильев ничего не редактировал и не разрушал изначального творческого импульса. Что многие писатели при СССР, к сожалению, делали из-за критики и цензуры.

— А каков ваш выбор, что считаете вершиной творчества Бориса Васильева?

— Со мной работает тот же механизм — то, что читаешь, тебя полностью захватывает. Когда я прочитал повесть «А зори здесь тихие…» — она тогда только-только вышла, — стало понятно, что это очень круто, выражаясь современным языком.

Потом настал черед романа «Не стреляйте белых лебедей». И тогда, и сейчас я воспринимал его как евангельскую притчу, воплощение веры Бориса Львовича. Он не был воцерковленным или даже просто религиозным человеком, но при этом каждое его произведение содержало идею добра и любви, а Бог и Любовь — это слова-синонимы.

Когда я взял в руки роман «Были и небыли», возникло ощущение, что читаю книгу писателя XIX века уровня Достоевского. Я был восхищен и впитывал главу за главой…

— Вы говорили о восхищении Борису Львовичу?

— Говорил, и он принял мои слова с благодарностью.

— Признайтесь, а читательские замечания делали?

— Бывало и такое. Членам семьи Борис Васильев показывал новые произведения в виде распечаток, а отдельные листки воспринимаешь совершенно по-другому. Книга кажется чем-то закрытым и готовым, и желание критиковать сразу отсекается.

А если имеешь дело с «черновичком», то вроде бы как можно сказать, что, на твой взгляд, получилось не очень. И когда я делал замечания, Борис Львович их тоже благодарно принимал. Не знаю, вносил ли он при этом правки, но выслушивал.

— Борис Васильев проводил семейные чтения новых произведений?

— Если вы имеете в виду светское мероприятие, когда автор читает что-то узкому кругу друзей, попивая остывший чаек, то такого не было. Борис Львович, как я уже упоминал, показывал рукописи книг нам и, видимо, кому-то еще.

Первым читателем и достаточно строгим редактором была Зоря Альбертовна — к ней Борис Васильев очень внимательно прислушивался, ее влияние было посильнее, чем мое.

— Петр, в столетний юбилей вы можете наконец-то раскрыть ваши планы по открытию музея Бориса Васильева в Солнечногорске, где оборвался его земной путь?

— После того как моих родных не стало (в 2013 году, когда ушли Борис Васильев, Зоря Альбертовна и брат Петра Николай. — И.В.), я лелеял эту идею и постепенно шел к ее воплощению, а за последние три года значительно продвинулся вперед.

В Смоленске у бюста Бориса Васильева прошли юбилейные мероприятия

В конце мая я объявил об открытии музея-усадьбы Бориса Васильева и принял первую группу посетителей, сформированную из участников Васильевских чтений.

— Музей оформлен юридически?

— Пока нет, зато на 90% готов принимать посетителей. Конечно, остается ряд проблем, которые мне решить не под силу — скажем, отремонтировать участок дороги, ведущей от главного шоссе к усадьбе. Здесь я уповаю на помощь местных и областных властей.