С Василием Авченко мы познакомились во Владивостоке. Потом вместе с ним и Михаилом Тарковским выступали на Шукшинских днях в Барнауле, Бийске и Сростках. До этого я читал его книги: «Правый руль», биографию Александра Фадеева в серии «ЖЗЛ». Сегодня это, пожалуй, самая заметная писательская фигура во Владивостоке. Его книги входили в «длинные» и «короткие» списки крупных литературных премий. А в конце прошлого года губернатор Приморского края Олег Кожемяко вручил ему премию «За вклад в развитие современной культуры Дальнего Востока». Предлагаю вниманию читателям «РГ» онлайн-беседу с писателем Авченко, прошедшую на расстоянии почти шесть с половиной тысяч километров при семи часах разницы во времени.
Слева направо: Василий Авченко, Василий Шукшин и Павел Басинский в Сростках. (Шутка!) Фото: Из архива Василия АвченкоСлева направо: Василий Авченко, Василий Шукшин и Павел Басинский в Сростках. (Шутка!) Фото: Из архива Василия АвченкоСлева направо: Василий Авченко, Василий Шукшин и Павел Басинский в Сростках. (Шутка!) Фото: Из архива Василия Авченко

Доброе утро! Только у вас уже добрый вечер. Я тут подумал: вот говорят о каком-то русском менталитете. А какой может быть общий менталитет, если между Москвой и Владивостоком семичасовая разница во времени? Между Калининградом и вами — восьмичасовая. А между вами и Японией — только один час. Вы с японцами живете в одном природном ритме, а не с европейской Россией. Как вообще это самоощущение? Мы спим, вы просыпаетесь. Вы ужинаете, мы завтракаем. Разные мы люди.

Василий Авченко: Часовые пояса — абсолютно произвольная штука, устанавливаются как бог на душу положит. У нас в России они неодинаковой «толщины». Во всем огромном Китае время одно — пекинское. Япония, лежащая к востоку от Приморья, живет по читинскому, то есть западному времени… Понятно, что есть некоторые сложности. Москвичи то звонят ночью, то просят сгонять по-быстрому на электричке на Камчатку… Но все это забавные мелочи, не более того. На самом деле есть куда более серьезная данность — общее культурное пространство. В России оно действительно общее. Мы все, по большому счету, смотрим одно кино, читаем одни книги, слушаем одну музыку, говорим на одном языке. В том же Китае, да даже в Италии или Германии язык от региона к региону отличается куда больше, чем у нас. Китайцы с разных краев Китая порой не понимают друг друга. А у нас кроме нюансов вроде «оканья» или «аканья» и каких-то местных словечек русский язык везде одинаковый, что, прямо скажем, похоже на чудо. Калининград, Архангельск, Ростов, Магадан… Язык и культура цементируют гигантское российское пространство даже сильнее, чем власть или транспортные коммуникации. Мы, дальневосточники, любим хвастаться нашей близостью к Китаю, Корее и Японии, но на самом деле по-прежнему плохо знаем эти страны. Мы растем на той же самой русской, европейской, американской культуре, а не на китайской, допустим. Мы можем не отдыхать в Крыму (я вот, к сожалению, не был там ни разу), а вместо этого ездить в соседние Суйфэньхэ или Хуньчунь, но при этом Крым-то все равно наш, а Хуньчунь — нет.

Нередко приходится слышать — в основном от жителей так называемой Центральной России (так называемой, потому что в строго географическом смысле центром России давно стала Сибирь) — о «желтой опасности», о Китае, будто бы уже захватившем пол-Сибири и весь Дальний Восток… Но это такие же мифы, как и байки о дальневосточном сепаратизме, не имеющие под собой никаких серьезных оснований.

Так что если оперировать не очень любимым мной словом «менталитет», то следует признать: менталитет в России единый, что кажется странным и удивительным, но это и обеспечивает нашу территориальную целостность, не только армия. Часовые пояса — это так, мелочи. Хронологическая разнесенность даже дает нам дополнительные плюсы: Россия никогда не спит. Вы уснули — мы заступили на вахту, врасплох нас никто не застанет. Дальний Восток ориентирован в большей степени все равно на Москву, а не на Токио или Пекин. Хотя при этом Москву, да, у нас могут не любить, это давняя российская традиция.

В конце прошлого года состоялось важное литературное событие — первое вручение премии имени В.К. Арсеньева за современную литературу о Дальнем Востоке. Вернее, серии премий. Ты получил премию «За вклад в развитие современной культуры Дальнего Востока». Получил из рук губернатора Приморского края Олега Кожемяко. Но! Вручение премии происходило в центре Москвы, в здании Фонда культуры, рядом с метро «Кропоткинская» и храмом Христа Спасителя. С одной стороны, вроде бы это неправильно. Почему не во Владивостоке, не в Хабаровске? С другой — я представил, что премия вручалась бы там. Она немедленно приобрела бы не федеральный, а региональный уровень, а региональных премий бездна, и кто про них знает, не то что в Москве и Питере, но даже и в регионах? Что ты думаешь об этом? Россия обречена быть страной, скособоченной в сторону Москвы?

Василий Авченко: Некоторые мои земляки уже успели возмутиться тем, что «дальневосточная» премия вручалась в Москве. Но они не хотят понять простой вещи: эта премия не должна быть локальной. Она имеет дальневосточную привязку, и это хорошо, но то, что она заявлена как общероссийская, это очень важно и правильно. И то, что в жюри вовсе не только дальневосточники, а возглавил жюри столичный житель, писатель и депутат Госдумы Сергей Шаргунов, это тоже правильно и здорово. Может быть, на меня кто-то обидится, но скажу прямо: дальневосточникам (включая меня) доверять это дело нельзя. Начнут «есть» друг друга — прекрасно знаю, как это происходит и сколько дальневосточных талантов съели благодарные друзья-земляки. Взять судьбу лучшего владивостокского поэта Геннадия Лысенко, покончившего с собой в помещении Приморского отделения Союза писателей в 1978 году… Нужен взгляд со стороны, и не просто со стороны, а из столицы. И вручать премию нужно именно в Москве, иначе ее не заметят.

Ну а насчет скособоченности — все так, мы — центростремительная страна, в этом и наши слабости, но и наша сила тоже. Такова действительность. Я сторонник полистоличности, мне не очень нравится схема «столица — и все остальное», мне бы хотелось, чтобы в стране было много центров. Не могу назвать себя фанатом США, но мне нравится, что там общенациональные газеты могут называться «Чикаго Трибьюн», «Балтимор Сан» или «Лос-Анджелес Таймс» и выходить в соответствующих городах. У нас невозможно представить, чтобы федеральное издание называлось «Красноярским вестником». Но одно дело, чего мне хочется, и совсем другое — как устроена наша жизнь. Москва есть Москва, это столица, с этим приходится считаться. Другой страны, если перефразировать известное выражение, у нас для вас нет. Но, кстати, в последние годы некоторые родившиеся в Сибири инициативы стали общероссийскими — от «Бессмертного полка» до «Тотального диктанта». Это здорово.

Твоя первая книга называлась «Правый руль». В ней рассказывалось о том, что происходило во Владивостоке в 90-е годы, как этот великий город и его жители выбирались из «лихих девяностых». Это сегодня Владик — красавец, личная гордость самого президента. Но я был там в конце 90-х, и это был ужас, ужас! Темнота на улицах, безработица, главный товар — корюшка, выловленная самодельными удочками… Расскажи, как «правый руль» (то есть японские поддержанные машины) спас тогда Владивосток. И спас ли?

Василий Авченко: Если не спас, то очень здорово поддержал в самые темные годы. Владивосток зависел от государства сильнее, чем многие другие города. Моряки, военные, рыбаки, оборонщики, ученые — все они зависели от Москвы напрямую. И когда все рухнуло, это была катастрофа. Приходилось переквалифицироваться даже не в управдомы, а в «челноки», бандиты, коммерсанты… Шмотки из Китая, лапша из Кореи, тачки из Японии. Помню, году в 1993-м мы с отцом — геологом, доктором наук — продавали возле универсама корюшку, которую сами ловили в Амурском заливе, и на вырученные деньги покупали курицу. Мы с сестрой тогда подолгу не видели мяса. Потом папа и детские садики сторожил, и брошки агатовые шлифовал, чем только не занимался, когда в Академии не было денег. Мои 90-е — это вечно нет света, нет воды, идешь с ведрами на колонку, потом в темноте с ними поднимаешься по лестницам на 11-й этаж, делаешь уроки при свечке… Вернулся домой из школы, если не получил по морде, — уже хорошо. Правый руль, конечно, дал работу тысячам людей. Не только каким-то большим воротилам — обычным людям. Сейчас многое изменилось, авторынок сжался, подобно шагреневой коже, появились другие возможности зарабатывать, на Дальний Восток, страшно сказать, пришла мода на левый руль, зияющей ценовой разницы между праворульными и леворульными машинами больше нет, но тогда вся эта праворульная история была для нас спасительной. Это были больше чем машины — это был образ жизни, чуть ли не религия. Не только для нас — вся Сибирь была тотально праворульной, была гигантская индустрия, связанная с импортом, обслуживанием, перегоном… Помню пароходы, буквально обвешанные японскими машинами, помню «перегонов» — сам гонял машины в Сибирь. Вот об этом всем и написал книжку «Правый руль». Сейчас она кажется мне несколько наивной, но она искренняя. Может, в этом ее главное достоинство. В 2019 году, кстати, ее перевели на японский и выпустили в Токио в издательстве «Гундзося». Говорят, в Японии ее читают с интересом и открывают для себя много нового.

Во время писательской поездки по Алтаю мы с тобой оказались на месте гибели губернатора Красноярского края известного актера Михаила Евдокимова. Громкая была история… Ходили слухи, что это чуть не заказное убийство. И как-то она тоже была связана с «правым рулем». Как?

Василий Авченко: Да, прямо связана. Евдокимов в августе 2005 года ехал по трассе «Бийск — Барнаул» в село Полковниково отмечать юбилей со дня рождения Германа Титова. Его водитель нарушал правила, гнал с дикой скоростью. Губернаторский «Мерседес», двигаясь по встречке, догнал праворульную «Тойоту Спринтер Марино», которая на перекрестке поворачивала налево. Водитель Евдокимова не успел или не захотел вернуться в свою полосу. Произошло касание между задней дверцей, правым задним колесом и правым задним крылом «Мерседеса» и левым передним крылом «Марино». «Марино» осталась на проезжей части (водитель Олег Щербинский и его семья не пострадали), «Мерседес» вылетел в левый кювет, врезался в землю и отскочил в березу. На месте погибли Михаил Евдокимов, водитель и охранник. Жена Евдокимова выжила. Щербинского — составителя поездов из Бийска — заключили под стражу, попытавшись сделать «крайним», к тому же выяснилось, что он был ранее судим. Еще до вынесения судебного решения о его виновности или невиновности президент на «Прямой линии» заявил: «Кстати говоря, в ДТП участвовала машина с правым рулем. И водитель, он просто даже ничего не успел заметить из того, что произошло, практически ничего не видел. С правым рулем. И таких примеров, к сожалению, очень много. Но, повторяю, никаких отмен в этом смысле пока не планируется…». Однако начальник ГАИ Кирьянов заявил, что «автомобили с правым рулем не приспособлены для езды по российским дорогам». Суд приговорил Щербинского к четырем годам «химии». Дело Щербинского спровоцировало настоящий гражданский взрыв; дальневосточные и сибирские автомобилисты приступили к сбору средств на оплату услуг адвоката. Многие у нас боялись, что правый руль запретят. Но в марте 2006 года Щербинского оправдали и отпустили. А потом судью Щегловскую, принявшую решение о виновности Щербинского, лишили мантии. В «Правом руле» я эту трагическую историю, как мог, разбирал. Ну а летом — да, мы с тобой попали на то самое место. Мемориальная табличка, часовенка, торговля сувенирами… Запомнились ободранная береза и проплешина на земле от падения «Мерседеса».

Цитирую Захара Прилепина: «Василий Авченко достиг аномальных успехов на выбранном им пути: он пишет нон-фикшн, он певец рыб, праворуких машин, Владивостока, русской истории, странных и увлекательных парадоксов бытия, национальной кухни, национальной езды, национальной географии». Речь идет о твоей книге «Кристалл в прозрачной оправе. Рассказы о воде и камнях». У нас все еще не хотят признавать, как это давно произошло во всем цивилизованном мире, писателем того, кто не сидит утром в халате с трубкой за письменным столом и не пишет о вымышленных героях. У тебя классический нон-фикшн. Откуда этот интерес к праворульным машинам, рыбам, камням, еде? Новый журнализм? Тебе близка американская литература?

Василий Авченко: Готов признать приоритет художественной литературы. Романы не собираются умирать, сколько бы об этом ни говорили. Даже историю мы знаем именно по романам. 1812 год для нас — это «Война и мир», а не документы. С другой стороны, нельзя сказать, что нон-фикшн у нас в загоне — достаточно посмотреть на премиальные списки последних лет. Да и в прошлом есть прекрасные примеры — от гончаровской «Паллады» до «Воспоминаний о камне» академика Ферсмана, которые я считаю самыми высокими литературными образцами. Сам я не романист. Может быть, фантазии не хватает. Пишу так, как пишется и о чем пишется. Правый руль, рыбы, камни — все это страшно интересно, не менее интересно, чем любовь или война. Вот и решил в меру своих сил заполнить пробелы, тем более что о войне и любви другие напишут лучше меня, а некоторых вещей никто, кроме меня, не скажет, как бы самонадеянно это ни звучало. Есть московский, петербургский, одесский, уральский, киевский тексты русской литературы, а с дальневосточным текстом все несколько печальнее, целые гроздья сюжетов и судеб просто пропадают в Охотском море из-за нехватки летописцев. Радует, что в последние годы появилось несколько прекрасных произведений о Дальнем Востоке — например, «Язычник» Александра Кузнецова-Тулянина о Курилах или «Гостиница «Океан» Михаила Тарковского…

Да, еще я боюсь слишком смелых обобщений. Нон-фикшн очень разный. Примерно как Дальний Восток: что общего между заполярной Чукоткой и субтропическим Приморьем? Мне важно, чтобы нон-фикшн был написан хорошо, с применением инструментария художественной литературы. Чтобы получался синтез факта, стиля и лирики — вот это то, что мне интересно. Одно без другого — не очень интересно.

Американский «новый журнализм», может, и сыграл какую-то роль, хотя из американцев мне ближе Джек Лондон, Хемингуэй и Генри Миллер — я не оригинален.

Расскажи, как вы с Рубановым поиграли в Ильфа и Петрова, вдвоем написав дальневосточный любовный роман «Штормовое предупреждение». Давай попробую угадать. Писал Рубанов, а дальневосточной тематикой его насыщал ты. И главный герой романа, мне кажется, на тебя похож.

Василий Авченко: Действительно, идея принадлежала Рубанову, герои, основные сюжетные узлы — это он. Андрей в отличие от меня — прекрасный романист и сценарист. Ну а я больше отвечал за дальневосточные ландшафты и нюансы, за то, чтобы не наврать. Откровенно говоря, я еще ни разу не читал репортажа приезжего журналиста о Владивостоке, который бы счел адекватным. Все равно где-то не захочешь, а сфальшивишь, если не живешь здесь давно и укоренено. Вот я и страховал. Кто знает, может, мы с Андреем продолжим эту историю? Нам есть о чем еще написать.

Что до главного героя… Нет, мне не кажется, что он похож на меня. Может быть, он больше похож на омоложенную версию Рубанова? Работая над этой книгой, я понял, как далеко ушел от так называемой молодежи, к которой, откровенно говоря, до сих пор себя причислял (мне будущим летом будет 40). Может быть, в 25 я был больше похож на нашего героя Виктора. Но не теперь. Иногда придешь куда-нибудь к студентам и по инерции чувствуешь себя одним из них, а потом смотришь: нет, они совсем другие. Выросло несколько новых поколений, которые мне уже не очень понятны. Я все-таки и в октябрята, и в пионеры успел, при Брежневе родился.

В конце года в «Редакции Елены Шубиной» вышла книга Василия Авченко и Алексея Коровашко «Олег Куваев: повесть о нерегламентированном человеке». Я принадлежу к тем людям, для кого роман «Территория» Олега Куваева был без преувеличения катехизисом. Я учился в Саратовском университете, и хотя был филологом, жил в общежитии с геологами, занимался с ними спортивным туризмом: Кавказ, Урал, русский Север. Геологи и «влюбили» меня в эту книгу, которая реально привела многих молодых людей в геологию. Как возникла у вас идея написать биографию Куваева? И что такое Куваев для нас сегодня?

Василий Авченко: Некоторые у нас спрашивают на полном серьезе: «Вы что, написали книгу о создателе Масяни?» (Олег Куваев — художник, автор популярного мультсериала «Масяня». — Прим. ред.) С удивлением узнал, что некоторые начитанные, образованные люди, столичные филологи с учеными степенями узнали о существовании писателя Олега Куваева (1934-1975) из замечательной рецензии на нашу книгу Галины Юзефович…

А с другой стороны, читатель Куваева — он если и не самый многочисленный, то очень особый, очень верный. Что-то подобное я замечал, пожалуй, с читателями Виктора Конецкого.

Мы с филологом Алексеем Коровашко однажды встретились в Нижнем Новгороде, где он живет и преподает, и открыли, что оба очень любим Куваева. Алексей — большой знаток и ценитель северной нашей литературы. Тогда и возникла идея написать о Куваеве книгу — первую развернутую биографию, сопряженную с литературоведческим анализом. Я ездил в Магадан, нашел там коллег Куваева по его геологической работе на Севере, массу ценнейшего материала. Мы встречались с родными Куваева — его сестрой Галиной Михайловной, племянником Дмитрием…

Сверхзадача наша — вернуть Куваева (не только «Территорию», которая более-менее на слуху, хотя обе экранизации, на мой взгляд, неудачны) в актуальное пространство. Показать, что это не «местночтимый» писатель, который дорог только геологам и наивным комсомольским романтикам, не просто автор «еще одного производственного романа», а фигура очень важная, в том числе для нас сегодняшних. Сам я из семьи геологов, книги Куваева сопровождали меня с детства. Но я убежден, что «Территория», «Правила бегства», «Весенняя охота на гусей», «Печальные странствия Льва Бебенина» или «Дневник прибрежного плавания» могут и должны быть интересны большому числу наших современников, включая молодых людей. Не будем наивными, теперь невозможно представить, чтобы книга сподвигла тысячи людей на то, чтобы пойти в геологи и отправиться на Чукотку. И все-таки мысли Куваева о человеке, его месте в мире очень интересны, важны, нетривиальны. Это великолепный писатель, нужный нам никак не менее, допустим, Шукшина, Трифонова, Вампилова, Искандера или Распутина. Писавший не о тундре и золоте, а прежде всего о человеке. Парадокс, но мне кажется, что сегодня он стал даже актуальнее, чем был при жизни. Его надо издавать, изучать. Надеюсь, появится полное собрание его сочинений, включающее все сохранившиеся письма и дневники. Жизнь геофизика, писателя, путешественника Куваева — а он прожил всего 40 лет — интересна не меньше его текстов. Поэтому нам с Алексеем Коровашко не пришлось скучать, работая над этой книгой. Надеюсь, не придется скучать и читателю.

Визитная карточка
Василий Авченко родился в 1980 году в Иркутской области в семье геологов. Проживает во Владивостоке. Окончил с отличием факультет журналистики Дальневосточного государственного университета, работал в газетах «Ежедневные Новости», «Дальневосточный ученый», «Владивосток» и др. Печатается в журналах «Новый мир», «Дружба народов», «Знамя», «Москва», «Двина», «Нижний Новгород», Тихоокеанском альманахе «Рубеж», альманахе «Енисей». Автор книг «Правый руль» (2009), «Глобус Владивостока» (2010), «Кристалл в прозрачной оправе» (2015), «Фадеев» (2017, серия «ЖЗЛ»), романа «Штормовое предупреждение» (2017, в соавторстве с Андреем Рубановым), «Олег Куваев: повесть о нерегламентированном человеке» (2019, в соавторстве с Алексеем Коровашко). Женат, воспитывает двоих сыновей.